Они уже три недели искали боевые поезда первого поколения — и все безуспешно. Обнаружить исходные документы им не удалось: БЖРК находились в ведении Министерства обороны и курировались военной контрразведкой, сейчас и военные, и особисты в ответ на все запросы только разводили руками: дескать, двенадцать лет прошло, объекты давно списаны, а все бумаги уничтожены… К тому же предположительно один поезд остался в Белоруссии, второй — на Украине, следы третьего затерялись в Казахстане… Ракеты с них, естественно, были сняты, а судьба самих спецсоставов никого особенно не интересовала. Тем более что бывшие покладистые советские республики, превратившись в самостоятельные государства, стали чрезвычайно важными и неуступчивыми, задавать им вопрос о судьбе БЖРК не имело никакого смысла.

Поиски на российской территории тоже не принесли успеха. По слабым следам, оставшимся во второстепенных документах: графиках прохождения литерных поездов, ремонтных нарядах, ведомостях на выдачу зарплаты, Близнецы колесили по всей стране, осматривая территорию частей железнодорожных войск, заброшенные и действующие депо, запасные рельсовые ветки ракетных подразделений и даже музеи железнодорожного транспорта. Сегодняшняя находка в заброшенном депо на одной из узловых станций Свердловской области стала их самым большим достижением.

— Я не про поезд, — поморщился Малков. — Я вообще. Мезенцев нас за что драл? За то, что Фалькова взять не смогли, Курта прозевали. Может, он и прав?

Ломов удивлённо вытаращил глаза.

— Чем же он прав? План задержания Фалькова кто утверждал? Скажи мне — кто?

Малков задумчиво покрутил в руках пустой стакан.

— Он же и утверждал.

— Вот именно! Зачем было лезть к нему домой через стальную дверь? Пришли бы на работу, гада бы вызвали в отдел кадров, там бы мы его спокойненько и свинтили! Или на входе, или на выходе, или внезапно на улице! Главное, чтобы был элемент неожиданности! И тогда он бы никуда не делся! Не так, что ли?

— Так, — кивнул Малков. — Наливай.

— Подожди. А за Курта в чём наша вина? Или за Маринку? Нас же там не было, мы их не охраняли! Вот с Черепом, тут да, но тут вопрос принципа! Ты мне, Влад, честно скажи: у тебя ведь с Маринкой шуры-муры были? Иначе ведь ты б его стрелять не стал?

Малков поднял на товарища тяжёлый взгляд.

— Что ты думаешь, я тебе отвечу? Наливай давай!

Они допили водку, закусили сырокопчёной нарезкой и сыром.

— А когда нас в Чечню посылали, мы идиотами не были? — спросил Ломов. — Зачем туда идиотов посылать? А помнишь, на что нас пустили? Мы же группа захвата особо опасных преступников, вот они и бросили нас под автоматный огонь в Первомайском: там ведь особо опасные преступники, вот вы их и захватывайте! А там не захват, там бой, общевойсковая операция, другая тактика, другие силы и средства, другое взаимодействие! Сколько ребят полегло, тебе за малым голову не отрубило! А кто нас посылал? Тот же Мезенцев! Так, может, это он и есть идиот?

— Скорей всего! — согласился Малков.

— Тогда теперь ты посылай его в задницу и больше о нём не вспоминай! А я тебе вот что скажу: надо нам поискать старый БЖРК через ветеранов-отставников! Ведь если бы сегодня с нами старикана не было, хрен бы мы этот вагон нашли!

— Точно, — кивнул Влад.

— Вот и надо разослать телеграмму по Управлениям, чтобы порасспрашивали ветеранов, которые пятнадцать лет назад работали по линии железнодорожного транспорта! Кто-нибудь чего-нибудь обязательно вспомнит!

Влад снова кивнул.

— Молодец, Толян! Голова у тебя варит! А теперь давай отдохнём!

Расположившись на удобных мягких полках, Близнецы расслабились и закрыли глаза. Монотонный стук колёс быстро их усыпил.

На северо-западе Тиходонского края, в трёхстах восьмидесяти километрах от краевого центра, располагается небольшой рабочий посёлок Кротово. Пятнадцать тысяч жителей, мукомольный комбинат, овощеконсервный завод, железнодорожная станция. Глухая провинция, чахлый очажок жизни в тиходонских степях.

В двух километрах от Кротова издавна располагалась часть железнодорожных войск, с которой жители имели плотное и разностороннее общение. Кто-то устраивался в вольнонаёмный персонал, молодые парни, отслужившие в армии и не нашедшие себя на овощной и мукомольной ниве, поступали на сверхсрочную. Большинство контактов носило неофициальный характер: перебравшись через хлипкий забор, крали то, что плохо лежит, но может пригодиться в хозяйстве, меняли на самогон у солдат и старшин мазут и уголь для печей, доски и краску для ремонта квартир, ношеное и новое обмундирование. Так продолжалось до начала девяностых. Под влиянием реформ все кротовское хозяйство благополучно приходило в упадок: консервный завод остановился, на мукомолке не платили зарплату, воинская часть тоже агонизировала и в конце концов была расформирована. Ленивые часовые делали вид, что охраняют остатки государственного добра, а на самом деле по мере сил способствовали охватившему страну процессу приватизации.

Потом начался сельский ренессанс: деловые люди из Тиходонска купили и овощной завод, и мукомольный комбинат, и уже ходили присматриваться к бесхозному военному городку, когда где-то наверху провернулись могучие механизмы и у остатков гарнизона появились новые хозяева. Они взялись за дело ещё круче, чем городские «новые русские»: укрепили забор, обнесли подходы колючей проволокой, по слухам, даже установили мины. Вокруг периметра зашагали злые патрули с собаками, прилегающую местность объявили запретной зоной и натыкали тут и там парные и одиночные секреты. Внутри городка тоже развернулось масштабное строительство, но что и для чего строили, никто из кротовцев не знал, ибо местных ни на какие работы не брали.

Через год часть наполнилась солдатами и офицерами, членами их семей, детишки стали ходить в местную школу, но прежние братские отношения между армией и народом уже не восстановились, потому что теперь невозможно стало даже подойти к высоченному бетонному забору, не то чтобы что-нибудь стырить или, на крайний случай, сменять. К большому удивлению местных, и юные солдатики не бегали в самоволку, не искали самогонку, а если военные с петлицами железнодорожных войск и выходили в посёлок по какой-то надобности, то это были сплошь взрослые прапорщики и офицеры, которые в контакты с поселковыми жителями не вступали. По ночам в часть приходили какие-то поезда и по ночам же уходили, но случалось это нечасто. Сельчане видели и обычные для железнодорожных войск товарняки, дрезину, дорожный кран, цистерны, видели даже нехарактерный для армии пассажирский состав, хотя был ли это один поезд или разные — тоже никто наверняка сказать не мог.

Новая воинская часть по военной классификации была отдельным дивизионом, а разместилась на обширной базе дивизии. Поэтому квартирный вопрос был решён полностью. Два давно пришедших в негодность общежития и офицерская «малосемейка» оказались невостребованными, оставшись стоять в своём первозданном виде, без ремонта. За годы безвластия из них вытащили рамы, сорвали полы, электропроводку и всё, что можно, полковник Булатов давно собирался их снести, а пока разрушающиеся здания обречённо смотрели чёрными глазницами на действующий гарнизонный городок.

Жилой сектор находился в восточной части двухсотгектаровой территории и состоял из пяти слегка отреставрированных, но все равно убогих панельных пятиэтажек, стоящих в ряд, как вагоны почтово-пассажирского поезда. Заселение шло по ранжиру: в первом доме размещались полковники, во втором — подполковники и майоры, в третьем — младшие офицеры, в четвёртом и пятом — прапорщики с семьями. Для холостых прапорщиков чуть в стороне стояло общежитие, столь же гнусного вида, как и любое здание, приспособленное для группового проживания. Его зеркальным отражением являлось стоящее напротив общежитие для незамужнего женского персонала.

Выщербленные асфальтовые дорожки, обязательная клумба в центре, грубые скамейки, выкрашенные традиционной зелёной краской, места для курения вокруг бочки с песком, баня, почта и переговорный пункт — всё было как в тысячах других военных городков, разбросанных по всей России. Так же сушилось на балконах и на верёвках между домами бельё, так же хлопали крышки мусорных баков, так же громко переговаривались женщины в бигудях, домашних халатах и шлёпанцах на босу ногу.