— Кто там?

— Это Кравинский, Оксана Федоровна, — раздался голос начальника контрразведки. — Откройте, пожалуйста.

«Что-то случилось! — поняла Оксана. — Наверное, что-то с поездом. И Саша погиб…»

Она распахнула дверь. Кроме Кравинского, на площадке стоял особист из второго экипажа Кравцов и два московских чекиста — здоровенные светловолосые парни, которых в гарнизоне называли Близнецами.

— Что с поездом? — упавшим голосом сказала она, прижав руки к груди.

Отодвинув хозяйку, Близнецы первыми вошли в квартиру.

— Поезд взорвался! — грубо сказал Малков.

— Как?! — глаза Оксаны наполнились слезами.

— Что ты передала старшему лейтенанту Кудасову? — так же грубо продолжил Близнец.

— Ничего… Что я могла передать?

— Что ты дала мужу перед рейсом?! Говори, и не вздумай врать!

Кравинский и Кравцов смотрели сурово.

— Скажите правду, Оксана Федоровна, — посоветовал Кравинский. — Так будет лучше.

— Но я правда… Хотя… Я подарила ему сотовый телефон…

Все четверо многозначительно переглянулись.

— Что за телефон? — быстро спросил Ломов.

— Самый обычный. Я по нему звонила…

— Кто тебе его дал?! — напирал Малков. — Говори, живо!

— Никто. То есть Вася…

Оксана поняла, что оказалась замешанной в чём-то ужасном. Она навзрыд заплакала.

— Какой Вася?

— Столяров, — с трудом вымолвила она сквозь рыдания.

Контрразведчики переглянулись ещё раз.

— Всё ясно, — кивнул Малков и повернулся к Кравинскому: — Берите её под стражу, а мы поедем за этим гадом…

Оксана зарыдала ещё громче.

Громкая трель чёрного допотопного телефона с примитивным дисковым набором прозвучала в тишине прокуренного помещения, ударив по напряжённым нервам. Османов дёрнулся, как будто его шарахнуло током, да и для стерегущих его бандитов давно ожидаемый сигнал не показался райской музыкой — все вздрогнули и напряглись.

Только Галинбаев даже бровью не повёл. С непроницаемым лицом он продолжал накручивать на указательный палец серебряную цепочку с пулей на конце — сначала в одну сторону, затем в другую.

Магомед Тепкоев быстро переглянулся с Мусой Хархоевым и взведённым пистолетом ткнул начальника станции в спину.

— Отвечай! И без глупостей!

Начальника станции била нервная дрожь. Его жёлтые узловатые пальцы, подрагивая, потянулись к трубке и, сдёрнув её, с трудом удержали на весу.

— Елисеевская, Османов! — сказал он, и голос прозвучал почти естественно. — Да, понял. Обеспечу. Хорошо.

Теперь он с трудом положил трубку на место. Исрапил шумно выдохнул воздух и перестал крутить цепочку.

— Ну, что там? — требовательно спросил он.

— Литерный будет здесь через час, — надтреснутым голосом сказал Османов. Он понимал, что жизнь его приближается к концу. Никто не оставит в живых свидетеля, видевшего лица бандитов.

— Ещё что сказали? — Галинбаев надел цепочку с пулей на шею. Это был талисман. Цепочка — с первой операции, когда они грабили поезд Москва-Баку. Он отобрал её у проводницы, которую они увели с собой в горы и насиловали целый месяц, пока она не вскрыла себе вены. А пулей он был ранен два года назад, но, как оказалось, неопасно.

— Больше ничего, — обречённо сказал начальник станции. — Мне приказано обеспечить его прохождение и доложить.

Галинбаев рассмеялся.

— Ты уже всё обеспечил, друг. Сейчас я с тобой расплачусь, подожди немного.

Он вышел на перрон, извлекая из нагрудного кармана камуфляжки радиостанцию «Кенвуд», нажал сигнал вызова.

— Готовьтесь, остался час, — коротко сказал он и отключился. Больше болтать не о чём. Всё обсуждено много раз, каждый командир и боец знает свою задачу. Следом за ним вышли Муса и Магомед.

— Что с этим делать? — кивнул в сторону двери Муса.

— Он же свой. И помог нам. А мне и раньше помогал…

— Какой он свой, — Исрапил сплюнул. — Предатель своим не бывает. Мы воюем за святое дело, а он тут с русской бабой живёт да водку пьёт! И вообще, он не наш!

По лицу Хархоева было видно, что он не согласен с этими словами.

— Ладно, идите, я сам разберусь, — сказал Галинбаев и осмотрелся. Перрон, как и обычно, когда не было поездов, пустовал. В дальнем конце его сидели на скамейке два бойца, с другой стороны прохаживался боевик в милицейской форме. Станция находилась под полным контролем, и делать здесь можно было всё, что захочется.

Обутая в чёрный кованый ботинок нога Исрапила Галинбаева медленно переступила через стёртый порог кабинета начальника станции. Рука привычно вытащила из ножен тот самый нож. А голова была занята совсем другим, потому что зарезать беззащитного человека гораздо легче, чем атаковать охраняемый поезд.

Но Османов родился аварцем, поэтому он не был беззащитным и не ожидал смерти с обречённой покорностью ягнёнка. Он стал за дверь, сжимая в потном кулаке кустарную самоделку — крепкий складной нож со стопором клинка. Раньше, когда обзавестись автоматом или пистолетом было невозможно, такие ножи носили все уважающие себя кавказские мужчины.

То, что начальник станции не сидит, съёжившись, в своём кресле, не ждёт терпеливо решения своей жалкой судьбы и не молит о пощаде, насторожило бандита и показало, что всё идёт не так, как надо. Звериным чутьём Галинбаев почувствовал опасность за спиной и резко обернулся. Тусклый широкий клинок метнулся к его животу, единственное, что он успел сделать, — поднять ногу и подставить под острую сталь бедро. Тупой удар, болевая вспышка, поток крови — всё смешалось воедино. Он попытался отпрыгнуть, чтобы нанести ответный удар, но не удержался и упал.

Османов всей тяжестью тела прыгнул на вооружённую руку и кости кисти хрустнули, и ещё одна вспышка боли парализовала сознание. Проверенный в боях нож отлетел в сторону, потом град ударов обрушился на живот, грудь, лицо.

— Ты кто такой, чтобы меня бить?! — тяжело дыша, приговаривал Османов. — Ты кто такой, чтобы мне приказывать?! Чем ты лучше меня?!

Оскорблённое самолюбие горца удесятеряло силу ударов. Сознание помутилось, и Исрапил приготовился встретить смерть. Но Османов слишком долго жил в России и успел забыть, что поверженного врага следует обязательно добить. Утолив жажду мести, он оставил лежащего без сознания боевика, неторопливо вышел из помещения и, не привлекая к себе внимания, зашёл в крохотное здание вокзала.

— Быстро беги отсюда, — нагнувшись к окошку кассы, сказал он жене. — На нас напали бандиты. Поймают — убьют!

А сам, обойдя вокзал с тыльной стороны, чтобы не встретиться с боевиками, побежал вдоль путей навстречу литерному.

Бойцы из батальона шахидов — крепкие, рослые и сильные, как на подбор, — заняли места в овраге и изготовились к бою. Все они были в новеньких камуфляжных костюмах, используемых в армиях НАТО, в новых натовских ботинках и с зелёными банданами на головах. В качестве оружия использовали автоматы Калашникова с двойными, перехваченными изолентой магазинами. Имелись у них два пулемёта Калашникова и один гранатомёт «РПГ-9». Имелась и команда: по поезду без необходимости не стрелять, только запустить гранату в кабину локомотива и расстреливать выбегающих бойцов.

Командовал шахидами сорокалетний Аеб с густыми широкими усами и огромным косым шрамом поперёк лица. Чёрная повязка закрывала пустую глазницу и делала его похожим на матёрого пирата из лихого голливудского фильма. Хотя даже киностудия с мировой известностью не смогла бы подобрать актёра со столь устрашающей внешностью.

На позиции всё было готово. Аеб сунул в жёлтые, разрушенные кариесом зубы очередную сигарету. Запалил кончик от зажигалки «Зиппо» и глубоко затянулся. Теперь оставалось только ждать.

Внезапно напряжённую тишину засады нарушила рация. На связь вышел Галинбаев.

— Быстро ко мне, я ранен! — скомандовал заместитель Исмаилова. — В комнату этого гада Османова! Живо!

Через несколько минут потерявшему много крови Исрапилу делали перевязку.