Хотя учёный всего-навсего ответил на поставленный вопрос, у присутствующих создалось впечатление, что он дал оценку их умственным способностям. И оценка эта крайне невысока.

— Почему прямо не передать импульс на спутник, чтобы получить целевой снимок? — спросил Директор.

Кольбан опять тяжело вздохнул.

— Во-первых, спутник в данный момент может не находиться над точкой контакта. То есть он может находиться над точкой встречи и тогда сделает целевой снимок, но может и не находиться в пределах съёмки и тогда сфотографировать объект не сможет. В то же время мощный радиоимпульс почти наверняка привлечёт внимание противника. Конечно, существует возможность, что и не привлечёт, то есть пройдёт незамеченным. Но с большей долей вероятности, что всё-таки привлечёт. Если он не привлечёт внимания и спутник будет находиться над точкой контакта и сделает фотографию, тогда имеет смысл передавать импульс на спутник. Если импульс привлечёт внимание противника…

— А спутник не будет находиться над точкой контакта, — перебил его Директор, — и не сможет сделать снимок, то передавать импульс на спутник не имеет смысла. Я правильно вас понял?

Директор язвил, но Кольбан посмотрел на него с явным одобрением и кивнул.

— Совершенно правильно, сэр. Надо только добавить, что, имея отметку детектора, мы сможем определить местоположение объекта и при не совпадающей по времени съёмке. То есть если снимок будет сделан в плановом порядке — раньше или позже. Методом компьютерной экстраполяции, сэр. Поэтому риск передачи импульса превышает возможную выгоду. Это делает передачу неоправданной.

Директор долго смотрел на растрёпанного человечка. Ему хотелось спросить у Ричарда Фоука: «Где вы нашли этого идиота?» Но, во-первых, он знал, что Кольбан не идиот, его разработки определили успех ряда операций ЦРУ и способствовали славе ведомства и возглавляющего его человека. А во-вторых, то, что может позволить по отношению к подчинённому любой российский руководитель, даже гораздо меньшего уровня: обругать матом, швырнуть пепельницей, ударить в ухо, не говоря уже о такой мелочи, как назвать идиотом, в условиях реальной охраны прав и свобод гражданина просто немыслимо.

Ибо оскорблённый Кольбан, не задумываясь, обратится в суд, судья, не задумываясь, начнёт процесс и, не колеблясь, вызовет ответчика, кем бы он ни был: Директором ЦРУ, Министром юстиции или Президентом США. Прецедент уже создан: на глазах всей страны судебные врачи исследовали половой орган бывшего Президента на предмет наличия кривизны, о которой говорила якобы пострадавшая от его сексуальных домогательств, совершенно рядовая и заурядная американка Пола Джонс. А в ходе процесса показания Кольбана подтвердят, несмотря на зависимое от ответчика положение, и свидетель Ричард Фоук, и он сам — Директор. Даже если ему очень не хочется изобличать самого себя — деваться некуда: лучше заплатить штраф за оскорбление словами, чем получить не условный, а вполне реальный тюремный срок за неуважение к суду. Недаром и тот бедолага-Президент каялся на всю страну в одном-единственном минете, отпущенном под настроение стажёрке своей администрации. Если бы в России за подобные прегрешения клеймили позором на всю страну, то все телеканалы показывали бы только мордатых и толстопузых руководителей различного ранга, выступающих в роли кающихся грешников. А за оскорбления подчинённых могли загреметь практически все начальники — и бывшие, и действующие.

Но Директор не мог себе представить, что его российский коллега генерал Мезенцев на каждой планёрке кроет матом подчинённых и даже не подозревает, что делает нечто нехорошее, за что с него могут спросить по всей строгости закона. И подчинённые, что характерно, воспринимают это как должное и даже не помышляют о таких глупостях, как жалобы вышестоящему начальству или, упаси боже, в суд. И до тех пор, пока Директор ЦРУ и другие руководители американской администрации не могут себе представить реалий российской действительности, сохраняется миф о «загадочной русской душе», феномен которой Запад, на горе себе и радость России, не может разгадать уже столько десятилетий.

Кольбан, в свою очередь, смотрел на Директора ЦРУ. Он тоже мог задать Фоуку вопрос: «Где вы взяли такого идиота?», тем более что в отличие от Директора не располагал сведениями, опровергающими это мнение. Но, во-первых, вышеприведённые соображения полностью распространялись и на него, а во-вторых, Директор вдобавок платил ему неплохую зарплату. Так что оскорблять его словами у учёного не было никаких оснований. Поэтому они просто сидели и молча смотрели друг на друга.

— А как ваш детектор поедет по российским железным дорогам? Кто его будет сопровождать? Ведь это большой риск! — наконец нарушил молчание Директор.

Кольбан развёл руками.

— Я могу только собрать прибор и высказать соображения по его эксплуатации. То, о чём вы говорите, не входит в сферу моей компетенции. Но думаю, его надо замаскировать в грузовом контейнере, следующем через Россию транзитом под пломбами страны-отправителя.

Ричард Фоук откашлялся. У него была такая манера привлекать к себе внимание во время беседы.

— Действительно, тактические вопросы продумает мистер Паркинсон. А я прослежу, чтобы взаимодействие между Паркинсоном и мистером Кольбаном было наиболее эффективным. Только один вопрос: какова конечная цель отслеживания «Мобильного скорпиона»?

Директор долго молчал, глядя в сторону окна. Наконец заговорил, и голос был совершенно бесцветным.

— Это политическое решение, его должно принимать высшее руководство страны. На мой взгляд, любая угроза национальной безопасности должна быть уничтожена.

Совещание закончилось.

В коридоре Кольбан одобрительно сказал Фоуку:

— А ведь Директор вовсе не такой иди… Я хочу сказать, что некоторые мысли он хватает на лету!

Последнюю фразу Директора он, как всегда, пропустил мимо ушей. Подобные детали его не касались.

Глава 2

Медовый месяц ракетчика

Триста восемьдесят километров по трассе Вильнюс — Клайпеда, по «Дороге Солнца» Ницца — Париж или по автобану Дюссельдорф — Берлин — это одно. Триста восемьдесят километров по шоссе местного значения Тиходонск — Кротово — это совсем другое. Разбитая, в многочисленных выбоинах дорога, подлежащий списанию по возрасту автобус, теснота, духота, устойчивый запах пота… Основную часть пассажиров составляли селяне, которые посетили по какой-либо надобности Тиходонск и возвращались в родные места. Кто-то ездил за правдой в государственные или судебные органы, кто-то проведывал обучающихся в тиходонских институтах детей, кто-то выбирался за покупками. Для сельской глубинки Тиходонск был тем, чем для самого Тиходонска являлась Москва: столицей, центром власти, очагом культуры, городом изобилия, конечной инстанцией в судебных тяжбах и блистательной перспективой для будущей жизни детей и внуков.

Автобус натужно тащился по выбоинам и ухабам, то и дело останавливался в райцентрах и приткнувшихся к шоссе населённых пунктах, изрыгая изжёванных и потных пассажиров. В салоне становилось просторнее, появились свободные места, потом освободилась половина автобуса. Молодой лейтенант и красивая девушка с капризным выражением лица сидели справа от прохода в задней части салона. Саша снял лейтенантский китель, оставшись в форменной рубашке с погонами, закатал рукава и расстегнул несколько пуговиц. Спёртый воздух был пропитан миазмами, он попытался открыть окно, но оно было заколочено наглухо.

— Так что это за Степан Григорьевич? — как бы невзначай вернулся он к теме, которую уже неоднократно затрагивал. — Почему он вёл себя как хозяин? Почему взял на себя такие расходы? Почему ты его поцеловала?

— Ой, ну сколько можно говорить об одном и том же? — Оксана подняла глаза. — Я тебе уже всё рассказала. Человек устроил нам праздник, я чмокнула его в щёку, что с того? Ты же не тиходонский Отелло в лейтенантском мундире? И вообще, не приставай ко мне с всякими глупостями!