— Гражданин Кузин, сдавайтесь, сопротивление бесполезно! — крикнул Малков ещё громче и побежал к котловану.

По дороге Влад подобрал оружие Черепа. Надо быстрее заканчивать. Как бы эта скотина не оклемалась да не достала гранату…

Но Череп забился в угол и скрёб ногтями осыпающуюся землю, будто собирался выбраться наверх. Волосы на затылке обгорели, ворот пиджака — тоже. Он явно не понимал, что делает, работали инстинкты — убежать, заползти в нору, спастись… Хрен тебе!

Влад несколько раз выстрелил из его пистолета себе под ноги и в блестящий срез спрессованной земли за своей спиной. Потом бросил пистолет на землю. На выстрелы Череп обернулся и поднял руки. Малков нажал спуск «Кипариса». Короткая очередь, и пули усиленных девятимиллиметровых патронов прострочили живот и грудь бандита. Его глаза удивлённо выпучились, изо рта плеснулась кровь. Мёртвое тело осело, скорчившись на нагретой солнцем, парящей земле. Влад повернулся и пошёл прочь.

Хомяк уже сидел на земле в наручниках, хотя по-прежнему пытался ковыряться в ушах. Мужчины в костюмах оставались в салоне. Они пришли в себя, но находились в шоке: бесцельно двигали руками, бессмысленно таращились по сторонам. Тот, который показывал ксиву, облизывал обожжённые руки.

— Знаешь, кто это? — спросил Клевец. — Вот этот — депутат Государственной думы, а вот это — его помощник.

— Ну и х… с ними! — махнул рукой Малков.

— А что там у тебя вышло? — спросил Клевец, закуривая.

— Ничего особенного. Стрелять в меня начал…

— А-а-а, — если майор что-то и заподозрил, то виду не подал. А Толян одобрительно кивнул.

Об атомном поезде судачили не только на разъездах и полустанках, его обсуждали не только в штаб-квартире ЦРУ, но и в Кремле, на самом высоком уровне.

— Разоблачённый нами генерал Фальков, судя по всему, передал информацию о БЖРК, — докладывал Директор ФСБ. — Во всяком случае, наш источник в ЦРУ отметил активизацию интереса к железнодорожному комплексу. Они считают, что это вопрос политический…

Президент сидел молча, сцепив тонкие пальцы в замок и водрузив их на полированную поверхность стола прямо перед собой. Свет из высокого окна проникал в просторное помещение, в солнечных лучах кружились почти невидимые глазу пылинки, хотя в данном помещении они просто не имели права находиться. Президент любил такие солнечные дни. Погода за окном во многом оказывала влияние на его эмоциональный настрой. Игривые тёплые лучики, скользя по жёсткому, словно высеченному из мрамора лицу, заставляли разглаживаться хмурые чёрточки первого человека государства.

Он встал, и Директор ФСБ, приняв это за некое указание, замолчал. В звенящей тишине Президент неспешно прошёл к окну, остановился, заложив руки за спину, и посмотрел на пустынный, идеально чистый и залитый солнцем двор. Только два сотрудника Федеральной службы охраны в пиджаках и галстуках прогуливались по широким асфальтовым аллеям. В зале было прохладно, не больше двадцати градусов, поэтому казалось, что и во дворе тоже прохладно, но Президент понимал, что на самом деле эти двое изнемогают от жары в костюмах и сбруях со спецснаряжением. Хотя виду, естественно, не подают.

— Да, это вопрос политический, — веско произнёс Президент, и три участника совещания что-то записали в своих блокнотах, хотя перед каждым стоял открытый и включённый ноутбук. — Напряжённость между двумя державами нарастает… Соединённые Штаты Америки привыкли к доминирующей позиции в мире. А Россия долгое время довольствовалась ролью скромного созерцателя. Теперь положение меняется. И создание супермобильного ракетного комплекса помогает нам изменять это положение.

Директор ФСБ, министр обороны и министр путей сообщения старательно записывали, как будто конспектируя каждое слово Президента.

— Как проходит взаимодействие военных и железнодорожников? — Президент вернулся к столу и сел на своё место. Тугой узел тёмно-синего галстука сбился немного набок, и он подправил его лёгким, быстрым движением руки. Пригладил светлые волосы и по привычке сцепил пальцы в замок. Взгляд его серых стальных глаз, не мигая, устремился на Абросимова.

Министр путей сообщения вскочил, будто подброшенный пружиной.

— Мы расцениваем движение поезда как важнейшее государственное задание, товарищ Президент. Малейшая задержка, малейший сбой влекут острую реакцию. Например, за пятиминутное нарушение графика был снят с должности начальник отделения дороги.

— Хорошо, — Президент кивнул. — А что скажут военные?

Министр обороны тоже вскочил, а поскольку предыдущие докладчики так и не садились, то все трое оказались стоящими навытяжку и держащими на весу блокноты с нацеленными в них ручками. Военным эта поза более-менее удавалась, а вот начальнику железных дорог — нет.

— Как правило, все вопросы взаимодействия решаются удовлетворительно, — сказал руководитель военного ведомства. — Бывают, конечно, какие-то шероховатости и сбои…

Главный железнодорожник напрягся.

— Но мы решаем их в рабочем порядке.

— Хорошо, — Президент кивнул ещё раз. — Как обстоит дело с личным составом комплекса? Надо привлечь туда лучших специалистов, талантливую и перспективную молодёжь, создать хорошие бытовые условия!

Министр обороны кивнул:

— Все это уже делается.

Президент откинулся на спинку кресла.

— Садитесь, товарищи, — мягко разрешил он. — Я предложил своему аппарату проработать этот вопрос. В восьмидесятые годы по Советскому Союзу патрулировали пять таких поездов. Потом их постепенно сняли с маршрутов и поставили на консервацию. Они, конечно, одряхлели, но наверняка их можно вернуть в рабочее состояние и дооснастить современными ракетами, пока мы будем готовить новые составы. Это важно и для безопасности основного поезда: чем больше целей, тем труднее поразить нужную. Займитесь этим вопросом, товарищи. Я думаю, что новую доктрину сдерживания надо строить на системе БЖРК. Это будет достойный ответ на американский план разворачивания ракет космического базирования.

— Так точно, товарищ Президент, — министр обороны почтительно кивнул. — Вследствие высокой мобильности железнодорожный комплекс практически неуязвим, и быстрота прямого выстрела с космической орбиты не спасёт агрессора.

Президент чуть заметно улыбнулся неистребимости чиновничьего «высокого штиля» перед вышестоящим руководителем.

— Хорошо, что мы одинаково понимаем приоритеты в стратегической обороне, — сказал он. — Попрошу задействовать и все наши разведвозможности в США, чтобы обезопасить комплекс от любых происков.

— Есть, товарищ Президент! — встал министр обороны.

— Есть, товарищ Президент! — поднялся следом Директор ФСБ.

И министр путей сообщения встал. Хотя ему не дали конкретного поручения, но отставать от коллег он не хотел.

— Есть, товарищ Президент! — сказал главный железнодорожник страны.

— Оцените ситуацию сами! И выставьте себе отметки!

Генерал Мезенцев был мрачнее тучи. Недавно он получил взбучку от вышестоящего начальства, а теперь торопился отыграться на подчинённых. Если вовремя спустить пар и разрядить нервную систему, то перенесённый стресс не успевает разрушить организм. Недаром медицинские исследования показали: чем выше уровень руководителей, тем меньший процент инфарктов, инсультов, язвы желудка и других болезней, вызванных сильными переживаниями. Зато чем ниже спускаешься по иерархической лестнице, тем пышнее расцветает весь этот букет.

— Люди сделали всё возможное, товарищ генерал! — сказал Смартов, стоящий по стойке «смирно» перед грозными очами начальника Управления.

Это был мужественный поступок, потому что куда проще было повернуться к стоящим навытяжку чуть в стороне Близнецам и обрушить на них не только генеральский, но и свой собственный гнев. Заступаться за подчинённых в последнее время стало немодно, каждый начальник думает только о своей шкуре, поэтому слова Смартова характеризовали его, как порядочного человека. Но порядочность — категория эфемерная, она не отражается в служебных характеристиках. Раньше в аттестациях обязательно писали: «Идейно выдержан, делу Партии и Родины предан». Теперь эта архаическая строчка канула в Лету. Осталось лишь вневременное, вечное, неподвластное любым политическим и государственным переменам: «Табельным оружием владеет уверенно…» Да и в оценках сотрудника такие категории, как честь, совесть, порядочность, увы, не учитывались. Больше того, вызывали раздражение, так как препятствовали стопроцентной управляемости. И генерал Мезенцев подумал, что он переоценивал начальника отдела контрразведки.